Местечковый романс - Страница 64

— Любим, — не задумываясь, заверил её рыжик, хотя не все мы были большими любителями пения.

Лично я петь не любил. И отец мой не любил. Петь, говорил он, должны незамужние женщины и синагогальные канторы…

— Наш директор Бальсер будет учить вас арифметике. Сейчас он находится на лечении в Еврейской больнице в Каунасе. Вернется, когда выздоровеет. Поняли?

— Поняли, — снова выложил свой полновесный пятак наш самозванный предводитель.

Фира Березницкая была высокой стройной женщиной с короткой, под мальчика, стрижкой и небольшими, похожими на райские яблочки, серьгами в ушах. Белая сатиновая блузка и тёмно-синяя юбка подчеркивали её худобу. Говорила она быстро, отрывисто, как бы стараясь поскорее избавиться от застрявших в горле слов, иногда проглатывая их окончания.

Класс наш оказался небольшой, темноватый, с низким, мрачным потолком, под которым висели три засиженные мухами электрические лампочки. В нём насчитывалось всего десять старых, обшарпанных парт, по пять расставленных в два ряда. Первый ряд стоял ближе к выходившим во двор окнам в почерневших от времени рамах, а второй — к сложенной из кирпича облупившейся массивной печи, которая в зимние холода и яростные литовские метели топилась сухими берёзовыми дровами, сложенными в подсобном помещении.

Учительница рассадила всю нашу ватагу за парты. Рыжику, отличавшемуся от всех новичков ростом и силой, досталась первая парта, в двух шагах от доски, на которой мелом была выведена какая-то надпись — должно быть, поздравление с новым учебным годом. Сами мы её пока прочитать не могли.

Меня Фира Березницкая посадила в середине правого ряда к девочке-тихоне с огромными печальными глазами и тонкими русыми косичками с бантиками. На ней был белый передничек, а рядом стоял пухлый, неизвестно чем набитый портфель.

— Все сели? — пропела Фира.

— Все, — отрапортовал с первой парты рыжик.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Березницкая. — Жаль, правда, что мы не в полном составе — два новичка в школу по неизвестной причине не явились. Может быть, заболели. Ничего не поделаешь. На дворе не лето в разгаре, а осень с её простудами.

Сзади, на давно небеленной стене висел большой застекленный портрет какого-то мужчины в распахнутом пиджаке и пенсне. Незнакомец насмешливо, с хитрецой, вглядывался в нас, как будто надеялся найти одного из тех, кто неизвестно почему, может из-за болезни, пропустил первое занятие.

— После знакомства, — обратилась ко всем Фира, — я вкратце расскажу вам о нашей школе, которая, пожалуй, старше ваших дедушек и бабушек. Её открыли в прошлом веке, когда Литва не была независимой, а входила в состав России, и всё зависело от русского царя.

После этого Фира взяла со стола новый классный журнал, открыла его, надела очки и, чеканя слова, начала перекличку.

— Абрамсон Моше!

— Я! — отозвался симпатичный толстячок с испуганным лицом, сплошь усыпанным золотистыми веснушками, и вытянулся перед Фирой в струнку.

— Айнбиндер Хаим.

— Всё правильно. Я и Айнбиндер, и Хаим, — фальцетом, с придушенной радостью, признался сосед заносчивого рыжика, явно гордясь собственными именем и фамилией.

— Бергер Лея! — удостоив Хаима Айнбиндера снисходительной улыбкой, продолжала перекличку Фира Березницкая.

— Это я, — как ласточка, взвилась моя соседка, сверкнув карими, омытыми печалью глазами. Она поправила свой белый передничек, вышла из-за парты и, к изумлению всех одноклассников, сделала книксен.

— Гиберман Мендель!

— Я! — Рыжик рванул с места, с удовольствием ещё раз демонстрируя всем свою мощь и недюжинный для первоклассника рост.

— Гиндина Мира!

Девочка встала и молча поклонилась учительнице.

— Дворкин Дов-Бер!

— Динеман Моше!

В ответ громко хлопнули ссохшиеся крышки парт, и по классу звонко прокатилось двукратное «я!».

А где же я? Неужели забыли?..

Меня терзала обида.

Я с волнением ждал своей очереди, готовясь при первом же упоминании вскочить, как наш рыжий вожак, из-за парты и громко отрапортовать: «Я!», но Фира Березницкая, как нарочно, меня не вызывала и взглядом пересчитывала учеников — видно, сверяла число присутствующих в классе с числом, которое первоначально значилось в журнале.

«Почему она меня не вызывает?» — мысленно спрашивал я себя. Может быть, по досадной оплошности, мою фамилию вообще не внесли в список?

Откуда в первый школьный день мне было знать, как расположены буквы в идишском алфавите? С алфавитом Фира Березницкая собиралась, видно, познакомить нас на следующих уроках. Только дома отец объяснил мне, что моя буква «куф» очутилась в самом конце списка неспроста и вовсе не по чьей-то злой воле или оплошности, а потому, что никого из обладателей фамилий, начинающихся, скажем, на «рейш», «шин» и «тав», в тот день в нашем классе не нашлось.

Услышав от учительницы свои фамилию и имя, я вздохнул с облегчением — рад был почувствовать себя равным среди равных.

Как в таких случаях любил говорить мой дядя Шмуле, я имел честь замыкать в нашем классе всю собравшуюся компанию.

— Никого не забыла? — осведомилась Фира.

— Нет, — хором ответил класс.

— Вопросы есть?

Молчание.

— Есть? — переспросила учительница.

Молчание.

— Если вы меня не будете спрашивать, то ничему не научитесь, — упрекнула она нас. — Кто не спрашивает, тому в школе делать нечего.

— Есть один вопрос, — первым изъявил желание что-либо узнать Мендель Гиберман. — А что такое царь?