Местечковый романс - Страница 28

— А я попрошу Арона, чтобы он в апреле из боготворимой им Франции приехал в Йонаву не с пустыми руками — пусть купит вам на свадьбу достойный подарок, — сказала Этель. — Сватовство, конечно, дело хорошее, но подарки лучше.

— Не стоит беспокоить господина Арона. У него и без нас уйма хлопот, — смутилась Хенка.

— Мы ведь всё равно без подарков на твою свадьбу не придём. Лучше скажи, что тебе или твоему жениху хочется получить в дар. Только не стесняйся.

От постыдной мысли, промелькнувшей в голове, у Хенки вдруг перехватило дыхание.

— Я не знаю, — она попыталась побороть искушение, но это оказалось трудно сделать.

— Напрасно скрытничаешь. Напрасно утаиваешь своё желание и вольно или невольно обижаешь нас. Мы же не только твои работодатели. Ведь мы ещё, по-моему, твои верные друзья, не так ли?

— Друзья. Но, поверьте, лично мне абсолютно ничего не надо. Ни-че-го, — повторила она по слогам.

— А твоему кавалеристу? Ему тоже ничего не нужно? — продолжала наступление Этель. — Приглашаешь на свадьбу, а от подарков отказываешься! Я ещё не встречала в жизни молодожёнов, которые отказываются от подарков…

— Я не отказываюсь… Подарки всегда приятно получать, но…

— Что «но»?

Сказать или не сказать?

Искушение подтачивало её решимость держать язык за зубами, и Хенка не выдержала. Надо сказать. Не ради себя, а ради того, кого любишь. Шлеймке не осудит её, поймёт, что она поступила так из лучших побуждений, и простит.

— Как всякий портной-новичок, Шлеймке мечтает о собственной швейной машине, — выдохнула Хенка. — О своём «Зингере». — И она, пристыженная своей безрассудной отвагой, закрыла лицо руками.

— И ты из-за такого пустяка столько времени упиралась и испытывала наше терпение? Ты, видно, решила, что, сделав такой подарок, мы разоримся? Обанкротимся? — с наигранной обидой промолвил её покровитель реб Кремницер.

— Какой же это, реб Ешуа, пустяк? Это ведь не катушку ниток купить.

— Мы, милочка, от таких расходов не обеднеем. По миру не пойдём! Будет у твоего жениха «Зингер», — сказал реб Ешуа. — Попросим Арона, когда он, даст Бог, прибудет из Копенгагена в Литву, сделать в Каунасе короткую остановку и заказать с доставкой на дом новёхонький «Зингер». Ты только, будь добра, продиктуй нам точный домашний адрес твоего парня.

— Йонава, улица Рыбацкая, дом восемь, Шломо Кановичу, — пропела Хенка.

Реб Ешуа достал из пиджака записную книжку в кожаном переплёте и бисерным почерком начертал то, что ему продиктовала Хенка. Привыкший к точности опытный лавочник присовокупил через черточку к фамилии жениха — «Зингер».

— Это подарок твоему будущему мужу. А что подарить тебе? — продолжала изнурять Хенку вопросами Этель. — Разве ты сама не заслуживаешь подарка? Какой-нибудь кулон или браслет? Украшения женщину не портят.

— По правде говоря, не знаю, что и ответить. Жизнь мне уже вроде бы преподнесла свой главный подарок, ведь лучшего дара, чем хороший, любящий муж, не бывает.

— Это очень хорошо сказано, — печально отозвалась Этель. — Но судьба, к великому сожалению, такие подарки делает не всем женщинам.

Реб Ешуа Кремницер глянул на невестку и, ничего не сказав, опустил голову.

После её недвусмысленных слов о том, что не у всех муж — подарок судьбы, атмосфера в гостиной накалилась, и старик стал прощаться.

— Проводите дедушку, — сказала Этель сыну и Хенке, глядя в сторону.

Хенка решила до самой свадьбы не рассказывать Шлеймке о подарке, который она, как ей казалось, почти выклянчила у Кремницеров. А вдруг Арон передумает и в апреле вообще не приедет в Каунас, не закажет в магазине швейную машину? Тогда, она, Хенка, окажется лгуньей, и все надежды рухнут. А если всё получится, пусть подарок будет для него сюрпризом. Пусть пока строчит на швейной машине своего работодателя Абрама Кисина.

Начать собственное дело в Йонаве — открыть свою швейную мастерскую — было очень непросто. Портных в местечке немало. А чтобы оказаться среди лучших, требовались не только умение и упорство, но и деньги на съёмную квартиру.

— Сам Господь Бог вложил в твою руку иголку и вдел в неё нитку. Он как будто наклонился над твоей люлькой и сказал, жми, Шлеймке, на педаль, не ленись, — нахваливал своего работника до призыва в армию Кисин. — Ты ещё, дружок, и меня, и Гедалье Банквечера, и всех других за пояс заткнёшь. Помяни моё слово — через год-другой ты из подмастерьев превратишься в соперника.

Абрам Кисин знал, что говорит. Он, правда, опасался, что за два года армейской службы Шлеймке растеряет навыки, но эти опасения оказались напрасными. Солдатчина не повредила Шлеймке, наоборот, тоска по шитью пошла ему на пользу. Шлеймке кроил и шил с каким-то исступленным вдохновением и страстью. Кисин с восхищением заглядывался на его работу и с грустью думал, что недалёк тот день, когда Шлеймке навсегда расстанется с ним, купит «Зингер» и самостоятельно покатит по жизни. Злые языки недаром говорили, что хилый, подслеповатый Абрам Кисин уже только вывеска и кассир, а мастер — Шлеймке, да такой, каких в местечке давно не видывали. Зарабатывал Шлеймке неплохо, но, чтобы полностью отделиться от хозяина, этого не хватало. Рассчитывать на чью-то помощь со стороны он не мог, поэтому никакой работы не чурался — латал, перелицовывал, шил лапсердаки, крестьянские сермяги и даже овчину, чтобы заработанных денег хватило на приличное бракосочетание.

Свадьбу сыграли, как и было задумано, на поляне, под открытым небом, после Пасхи.